Ганнибал великий - Страница 25

— Думаю, мы узнали все, что следует, — произнесла царица сарматов, — и можем идти готовить свои войска к походу.

Леха с удивлением посмотрел на Оритию, а потом перевел взгляд на Иллура. Тот еле заметно скрипнул зубами, но простил ей такую наглость. По всему было видно, что присутствие амазонок, которые вели себя с ним на равных, давалось ему нелегко.

— Да, — кивнул он, — можешь идти. И не забудь присылать мне гонца каждый день.

Орития медленно вышла из юрты, придерживая свой меч. Вслед за ней покинули место совета и все ее длинноволосые подружки-воительницы. Леха не смог удержаться, чтобы не взглянуть на хозяйку Еректа. Но та гордо прошествовала мимо, не удостоив его даже ледяным взглядом. «Однако, — пронеслось в голове у морпеха, — если я правильно понял, она будет воевать вместе с моим корпусом. Даже не знаю, что и подумать теперь. Неужели это то самое задание, что хотел сообщить мне кровный брат».

Когда все гордые воительницы покинули юрту, Леха испытал заметное облегчение.

— Теперь о флоте, — Иллур обернулся к Ичею, продолжая совет, как ни в чем не бывало, — здесь, в Ольвии, останутся две квинкеремы и пять триер. Их хватит для защиты города. Хотя уверен, как только мы начнем осаду Тиры с моря, если и не все имеющиеся корабли, то триеры уж точно можно будет отправить к осадному флоту. Сколько у тебя готово кораблей?

— Не считая остающихся в Ольвии, пять квинкеерм и шестнадцать триер, — отрапортовал Ичей. А еще целая флотилия бирем.

— Откуда столько взялось? — вставил слово морпех, у которого снова появился дар речи, — было же меньше.

— При штурме Ольвии суда греков не все сгорели, кое-что удалось захватить, — напомнил, ухмыльнувшись, Ичей, — вот теперь они нам послужат. Да еще Гилисподис сдал недавно одну квинкерему, — отличный корабль получился. Я его сам испытывал на днях. А Калпакидис поставил на него новые баллисты.

— Да, помню, — подтвердил Леха, — я видел этот корабль перед отъездом к сарматам.

— Гилисподис еще один обещает сдать скоро. Так что у нас мощный флот получается. Никакие греки не страшны.

— Только выучка моряков страдает, — из зависти покритиковал Леха, которого по старой памяти тянуло во флот. Однако, из-за прихоти кровного брата он был вынужден разрываться между конницей и кораблями, постоянно меняя их друг на друга, а иногда желая иметь двойника, чтобы успевать везде.

Разговаривая о кораблях, морпех вдруг вспомнил о том, что пленный греческий инженер Гилисподис уже смирился с захватом родной Ольвии скифами и проживал теперь в ней же, но уже при новой власти. Иллур подарил ему кроме большого дома еще и часть пристани под мастерские. Гилисподис теперь налаживал там ремонт старых и строительство новых кораблей, поскольку собственные верфи Ольвии при штурме сгорели. Леха как-то видел его пару раз и удивился: пленный инженер был весел и вполне доволен жизнью. От былой депрессии не осталось и следа. То ли он задумал усыпить бдительность скифов, чтобы сбежать в ближайшую греческую колонию, то ли, в самом деле, смирился с судьбой. Как ни крути, его родной город находился теперь под властью скифов, а новое командование относилось к нему хорошо и очень ценило.

«Да и бежать скоро будет некуда, — подумал тогда Леха, — если мы так быстро будем продвигаться по берегу моря, то все греческие колонии скоро станут нашими. Разве что в саму Грецию, да и то, как говорится, дайте срок».

Больше всего на свете инженер любил работать, а Иллур нагрузил его работой так, что Гилисподису было просто некогда задумываться о жизни. Во всяком случае, он больше не производил впечатления несчастного человека. Скорее наоборот, ведь ему дали средства на строительство самого большого и мощного корабля — эннеры, который он обещал завершить к моменту начала осады очередной греческой колонии. И Гилисподис с головой ушел в работу. Скоро над недавно выстроенным пирсом стал расти остов гигантского корабля, поражавшего воображение своими размерами и мощью бортовой артиллерии.

Однако, вождь скифов как-то признался Лехе, что присматривает постоянно за греком, и морпех успокоился. Свобода свободой, а остаться без лучшего инженера-кораблестроителя в тот момент, когда кораблей требовалось все больше и больше, скифы просто не могли. Поймав себя на этой мысли, Ларин вдруг понял, что стал иногда размышлять не как простой морпех, а как настоящий политик. «Тьфу ты, — мысленно сплюнул он, — с кем поведешься. Не зря же я постоянно с Иллуром, да Фарзоем общался, а теперь вон еще и сарматского царя узрел с царицами…Привычка, блин, вторая натура. Видел бы меня Федор, вот удивился бы».

— Спустя два дня после того, как я выступлю в поход, — продолжал Иллур наставлять своего адмирала, — твой флот должен выйти в море, приблизиться к Тире и полностью блокировать бухту. Никого из нее не выпускать, кто бы там ни оказался. Попытки прорыва пресекать. Топить всех: и военные корабли, и купцов.

Ичей с пониманием кивнул.

— Оборона у греков сильная, но не сильнее Ольвии, — сообщил Иллур, — мне доносят, что там сейчас стоят четыре квинкеремы и всего шесть триер. А помощи грекам ждать неоткуда. Разве что томы помогут. Да только пока они доплывут, мы уже возьмем город. Так что смело можешь вступать в бой с флотом.

Иллур усмехнулся. По всему было видно, что масштаб задуманного наступления по всем фронтам его вдохновлял.

— Мы должны прибыть раньше тебя и обложить город со всех стон, — добавил он, — но, если вдруг задержимся в пути, то сил у тебя будет достаточно. Захвати часть побережья и построй лагерь. Держи город в страхе. А когда мы подойдем, им останется только признать мою власть.