— Вот и отправляйся немедленно в Ольвию, — приказал Иллур, — только морем. Возьми с собой, сколько надо кораблей из оставшихся для охраны, и доставь эннеру сюда. Я ее давно жду.
— А как же Арчой? — делано возмутился Леха, — он же меня обратно ждет с известиями.
— Ничего, — отмахнулся Иллур, — найду, кого к нему отправить вместо тебя. Ты мне здесь служить будешь.
Нельзя сказать, чтобы Леха был недоволен.
Море нещадно раскачивало корабль, словно проверяя его на прочность. Волна била в наветренный борт, но квинкерема упорно возвращалась на курс, стараясь не сбиться с пути. В довершении всего пошел мелкий дождь, но Чайка все не уходил с палубы, вглядываясь в низкий горизонт. Там впереди, за почти слившимися с водой облаками находился край италийского сапога и римские корабли, стерегущие выход из Адриатики.
— Это даже хорошо, что погода испортилась, — проговорил себе под нос Федор, покрепче цепляясь за мокрые ограждения, — когда подойдем, будет уже ночь. Может, и без боя проскочим.
Где-то там, в водянистом крошеве сейчас находился Тарент, город, где началась его служба Риму, о которой до сих пор никто не знал, кроме самых близких людей. Подумав об этом, Федор оглянулся по сторонам, словно кто-то мог подслушать его мысли. Но рядом никого не было. Несколько моряков возились чуть поодаль с парусами, а все морские пехотинцы отдыхали сейчас под верхней палубой. Здесь же было пустынно.
Чайка обернулся назад, где, рассекая волны, шли за флагманской квинкеремой еще два корабля. Такие же квинкеремы с полными экипажами моряков и морпехов, готовых на все. Невзирая на зимнее время, чреватое бурями, — на дворе уже давно стоял ноябрь, — три корабля во главе с флагманом по имени «Агригент», названным так в честь города на Сицилии, где он был построен, спешили в Карфаген. Так приказал Ганнибал.
Флагман, на котором плыл Чайка, вез посла Ганнибала, — его родного брата Магона, который должен был донести до сената послание командующего испанской армией, завязшей в боях под Римом и уже начавшей выдыхаться без обещанных подкреплений. А Федор ехал в качестве помощника посла и со своей собственной миссией, которая возникла у него весьма неожиданно.
Спустя несколько дней после неудачного штурма стен Рима, Федор и Карталон вновь предприняли попытку, но и она оказалась неудачной. Легионеры отбились. Федор пробовал еще и еще, положив немало солдат. Так прошло три недели, наполненные большим количеством стычек и кровопролитных схваток не только на участке двадцатой хилиархии, но и по всему фронту. Изредка карфагенянам удавалось одержать незначительную победу, захватив какой-нибудь участок стены, но римляне тут же контратаковали всеми имевшимися силами и выбивали противника за пределы города. Оборонялись они с остервенением человека, приговоренного к смерти, но не терявшего надежду ее избежать.
Остия все еще находилась в руках римского сената, получавшего через нее подкрепления морем. Попытка Атарбала, давно перерезавшего Фламиниеву дорогу, полностью окружить Рим с севера и запада тоже не увенчалась успехом. Он встретил на северных подступах ожесточенное сопротивление недавно подошедших и невесть откуда взявшихся резервов римлян. После сражения, в котором в обеих сторон полегло несколько тысяч пехотинцев и много конницы, Атарбал вынужден было остановить свои войска на этом рубеже и закрепиться, получив от Ганнибала приказ «беречь людей». А людей, после неудавшегося штурма Рима с ходу, вскоре стало не хватать. Рим был не заштатной крепостью, а огромным городом, со стенами, протянувшимися на десятки километров, и осаждать весь этот периметр было трудно даже для Ганнибала, уже начавшего испытывать недостаток в людских ресурсах.
В штаб армии регулярно приезжали гонцы из Капуи, Неаполя и с побережья Апулии, где также была оставлена часть войск Карфагена и несколько имевшихся в распоряжении Ганнибала кораблей. Но эти гонцы не привозили радостных вестей, — подкрепления, по неизвестным для Чайки причинам, задерживались. До Федора доходили слухи, что высшие командиры не раз интересовались у своего вождя, где же обещанные флот, слоны, конница и свежая пехота, но так и не получили четкого ответа. Штурм постепенно переходил в затяжную осаду. Хилиархии африканцев и кельтов все глубже окапывались на занятых позициях, укрепляя их, поскольку римляне, отойдя от шока и пораженческих настроений первых дней, уже неоднократно предпринимали вылазки, беспокоя позиции армии пунов. Дух сопротивления постепенно окреп.
— Разведчики докладывают, что на моем участке римляне завтра попытаются сделать вылазку, — отчитывался Федор Чайка перед Атарбалом, поле очередного дня, проведенного в томительном ожидании активных действий, — туда подошли две свежих манипулы.
— Ничего, ты как-нибудь справишься, — отмахнулся начальник африканского корпуса, — тем более, что подкреплений пока нет. Помочь тебе нечем.
Федор уже собрался уходить, но Атарбал окликнул его в дверях.
— Зайди немедленно к Ганнибалу, — приказал он, когда Чайка уже покидал шатер, — он хотел тебя видеть.
Не понимая, зачем он понадобился командующему, Федор все же явился, куда было сказано. Ганнибал сидел один в роскошном кресле с гнутыми ножками и пил вино, по обыкновению склонившись над картой. Вернее над несколькими свитками, как разглядел в следующий момент Федор, признав в них письма из архива Марцелла. Чайке, обычно приветливый с ним командующий, на этот раз не предложил даже сесть.